Проект «ТАК БЫЛО»
ВВЕДЕНИЕ: «Па-а, ну, расскажи, как ты убивал фашистов?», — рассматривая шрамы на руках отца, похожие на створки морских раковин, просил я, предвкушая, как буду с гордостью рассказывать пацанам шахтерского посёлка, какой у меня батя-герой. Шрамы отца — были круче чёрных шрамов соседа-шахтёра, проходчика- Перебейноса, или синих татуировок другого соседа-зэка, рецидивиста –Прожоги.
Отец опускал глаза, и сжимаясь от воспоминаний, уходил от долгих повествований: «Мы шли в атаку, они стреляли, мы кричали: Ура….!» И замолкал. А я прижимался детским ухом к шрамам-раковинам, чтобы услышать взрывы войны или стрельбу папиного пулемета по врагам, или хотя бы не рокот побоища, а шум моря, которое очень люблю…
Много лет спустя нашел в столе отца выгоревшую тетрадку-дневник о событиях тех дней. Он воевал в пехоте, где за каждой атакой стояли либо смерть, либо ранение. Отца призвали в армию после освобождения его родины- Донбасса, в 1943 году.
Доля в 18 лет
Боевые занятия мы начали у села Доля в Великоанадольском лесу под Волновахой Донецкой области. Затем учебный батальон передислоцировали в Запорожскую область, в район Черниговки, где продолжили учебу: строевая и боевая подготовка, ползание «по-пластунски», тренировки по штыковой атаке, только винтовки у нас были без штыков. Так как я стоял сразу же за командиром отделения, был немаленького роста, мне вручили ручной пехотный пулемет РПД. С пулеметом не расставался и после первого тяжелого ранения у реки с добрым названием Молочное.
Тогда после небольшой артподготовки наша рота пошла в атаку. К реке Молочная примыкала полоса с сельскими огородами. Метровый подъем, и сразу же вдоль берега — немецкие окопы. Со стороны немцев мы, как на ладони. Рвутся вражеские мины и снаряды. Идет мелкий дождь. Продвигаемся молча, перебегая от кустарника к кустарнику. Как только бойцы нашего стрелкового батальона вышли на открытое место, немец открыл прицельный огонь. Батальон залег. Кто-то уже навсегда. Но бойцы нашей роты, без команды, бросились вперед, залегли, рассредоточились и поползли на фашистов. Как только делаешь рывок, сразу вокруг тебя свистят пули. Что могут убить – не думал. Разве веришь в свою смерть, когда тебе 18 лет? Ползти легко, на правой руке пулемет, а левой, хватаюсь за траву и ползу, как уж. Только делаю рывок — и снова ложатся пули.
Так и ползли: рывок вперед, рывок вправо, рывок влево. Метров за 200 от реки я вполз в воронку и увидел раненого солдата. Он рассказал, что ночью ходили в разведку, возвращался и ранило. Забинтовал ему раненую ногу его же перевязочным пакетом (у нас пакетов не было), снова поползли вперед. Когда оставалось метров 20-30 до берега реки, кто-то из нашей роты крикнул: «В атаку!». Почти вся рота поднялась, и с криком «Ура!», открыв огонь по береговым окопам немцев, рванула вперед. Повезло, что на этом участке река была неглубокая: где-то по пояс, местами — по грудь.
Погиб каждый третий, ранен каждый второй…
Сильно мучила жажда — не голод, хотя сутки ничего не ел. Пробегая огороды, не снижая темпа, многие хватали помидоры. Уже перед самым окопом немцев схватил помидор левой рукой и я, а правой короткими очередями нажимал на курок. Немцы подхватились, их было рота или две, больше сотни и стали уходить не к лесу, а влево, вдоль реки. Вначале рванули за ними, но взводный дал команду наступать на село через противотанковый ров. Мы, залезая на спины друг друга, один одного вытягивая, перебрались через противотанковый ров. И бросились в траншеи немцев и в блиндажи. Немцы нас, по-видимому, не ждали. Здесь и пригодились бы винтовки со штыками и гранаты. Стреляли почти в упор. Немцы начали убегать по траншеям.
Когда мы попытались двинуться дальше за холм, накрыл перекрестный огонь пулеметов с 3-х точек и автоматных очередей. После выстрелов с противотанкового ружья один пулемет немцев замолчал, но кончились патроны у ПТРовцев. Тогда комвзвода взял меня с «ручняком» и помкомвзвода. Начали обходить холм у подножья по траншее. Немцы нас встретили огнем. Мы ответили. Командир взвода с автомата, помкомвзвода с винтовкой, а я — с пулемета. Немцы поумолкли, но как только командир дал команду «вперед», начал бить еще один пулемет, а у нас кончились патроны. Командир забрал у помкомвзвода винтовку и последние мои 7 патронов и все-таки заставил замолчать пулемет. Продолжали тарахтеть только автоматы. В это же время с бугра сзади нас по фронту побежало много немцев, отрезая нашу роту… Командир 1-го взвода, выяснив обстановку, сообщил окриком нам об этом. Так как патронов у нас уже не было, а немцев масса, по-видимому, не менее батальона (бежали плотно), да еще поднялись немцы, которые находились напротив нас, командир 2-го взвода приказал отводить по траншеям роту на окраину села. Основная часть солдат роты побежали по траншеям, а часть кинулась ко рву и реке. Последними по траншее отходили мы. Впереди помкомвзвода, командир взвода, а затем я. Немцы орали и стреляли на ходу по убегающим к реке нашим бойцам. Мы проскочили по траншее почти у ног немцев. Помню бежавшего рядом с траншеей нашего солдата, кажется, Гуренко. Немец бросил гранату. Гуренко упал в окоп, затем подхватился, перескочил (по спинам) через нас с окровавленной ногой (позже я узнал, что он был ранен в пятку) и побежал к окраине села. На этой окраине и сосредоточилась наша рота.
К утру 18 октября 1943 года из 79 человек роты, нас осталось 28. Погиб почти каждый третий. Утром подошёл наш батальон с двумя танками, и наша рота пошла в наступление. До вечера заняли половину села. Немцы отчаянно сопротивлялись, контратакуя нас. Помню, уже начало темнеть, мы — командир одного из отделений нашего взвода, при нём солдатик маленького роста, по-моему, ему не было еще 18 лет, и я стали делать перебежку от одного дома к другому (развалинам), продвигаясь вперед. Взорвался снаряд и осколок угодил мне в верхнюю часть бедра, навылет. Командир отделения оттащил меня от участка обстрела, сделал перевязку, и они вдвоем потащили меня в санроту к северной окраине села. Раненые лежали и сидели в доме, где были одни стены. Ночью нас бомбили. Сразу же после бомбежки раненых, в том числе и меня, эвакуировали в эвакогоспиталь в Черниговку (Запорожская область), а затем в эвакогоспиталь Донецка, столицу Донбасса, мою родину, где пролечился более месяца.
Со слов взводного, за месяц боев на участке села Старобогдановка, наша атака была уже 17-я. (И если бы нас обеспечили прикрытием и боеприпасами, то не понадобилось бы несколько кровопролитных дней, чтобы освободить населенный пункт.
Заяц «Сталиндорффа».
В наступлении как в наступлении, по-разному было. То за сутки проходили несколько километров, то топтались на месте из-за сильного сопротивления. Все время под обстрелом. Помню, уже за Софиевкой мы цепью двигались по полю. Немец обстреливал из пушек, почти у ног взорвался снаряд (свиста его я не слышал). Подбросило меня, оглушило, немного присыпало. Очнулся от контузии, вылез из-под комьев земли и побежал нагонять впереди идущую цепь. Еще не знал, что рядом при взрыве убило моего командира отделения. Бегу с цепью, кругом тишина, хотя и рвутся снаряды, а в голове шумит. Затем отошло, хотя долго «гудело». Перед Жовтым (или Жовтневым) в кукурузном поле меня с ручным пулеметом, подручного глухого Алексеенко и еще одного пожилого солдата лет сорока командир роты послал в дозор, чтобы солдаты нашей окопавшейся роты могли спокойно ночью отдохнуть. Подползли почти к самым окопам немцев. Слышно немецкую речь, бряцание металла, даже шаги. Мы стали окапываться, договорились дежурить поочередно.
Только чуть-чуть окопались, один в рукав закурил, и сразу же второй. Я вырвал у них самокрутки, хотя и годился им в сыновья по возрасту. Прислушиваюсь к малейшему шороху и вглядываюсь в темноту. Немного согрелся и, несмотря на напряженность, чувствую, слипаются глаза – сказалась непрерывность передвижения почти без сна. Разбудил рядового Алексеенко и второго пожилого солдата, — «Покараульте!» Только закрыл глаза, слышу храп. Оба уснули, а я так и не сомкнул глаз до подхода наших. Хорошо, что ветер дул со стороны немцев.
Утром, после небольшой артподготовки, мы перешли в наступление. Выбили немцев из окопов. Это был конец января 1944 года. Распутица, машины не идут, ноги еле вытягиваешь из грязи. Для облегчения подрезали шинели. Ночью подмораживает. Ночью с 1-го на 2-е февраля 1944 г. прошли большое село Жовтое (Жовтневе). Местное население, колхозники-евреи, говорили Сталиндорфф, а немцы его называли по-своему – Фризендорфф. В этом районе во время оккупации фашисты расстреляли несколько тысяч евреев.
Утром я оказался перед каким-то селом, в котором окопались фашисты. Целый день я вёл прицельный огонь по немцам. Как только рвались снаряды, заползал в воронку… Пробежал заяц, удивленно посмотрел на меня…О смерти не думал, думал, что почему-то нет наших. Холод не ощущал, хотя был одет в х/б нательное белье, х/б гимнастерка, брюки, пилотка и мокрая грязная шинель. Даже желудок, и тот молчал, хотя последний раз ел сырые кукурузные кочаны, когда передвигались по кукурузному полю, и прошло более суток. Наконец, где-то к концу дня на горизонте от края до края появились наши войска. Немцы заметались. Зацепили разбитое орудие, погрузили на машины то ли раненых, то ли убитых и начали отходить из села. На танкетке фашистов творилось непонятное. Толчея немцев. Один другого стягивают, чтобы сесть самому. Пробовал стрелять, но далеко, пули не долетали. Перевел огонь на машины на окраине села. Когда наши немного продвинулись ближе, я (вместе со старшим сержантом, помкомвзвода), стреляя по немцам, побежал к селу. Те из немцев, которые не уехали на машинах, еще были в селе. Мы ворвались в дом (клуб или школа) одновременно с подоспевшим помкомвзвода и открыли огонь на поражение. Немцы, отстреливаясь, выскакивали через окна. Не успели еще немцы убежать из села, на нашем пути на бугорке, присыпанном сеном, открылась «ляда» (крышка), и из подвала вылез дед с большой седой бородой и кинулся нас обнимать и целовать.
Уже за селом (за посадкой) нас догнали солдаты 8-го полка (мы с помкомвзвода двигались по пятам за уходящими немцами и стреляли). Вместе пошли в наступление.
«Живые есть?» Операция без наркоза.
Только стал подниматься в атаку – рядом разорвались мины, и осколком почти квадратным (15-20 мм) ранило в левую руку. Осколок прошел с предплечья по локтевому суставу и застрял под кожей плеча. Это было 2 июня 1944 года. Ослаб, не могу подняться, ноги как ватные. Знаю, что надо двигаться в сторону села. Поднимусь, шаг, два сделаю – и падаю. Наши ушли вперед. Ночь темная, только местами слышен стон. Где-то под утро слышу голоса: «Есть кто живой?». Я застонал. Подошли двое солдат. Спросили: «С восьмого полка?». Механически ответил: «Да», хотя был с 9-ого полка. Санитары перевязали, еще больше обрезали шинель, выбросили вещмешок (в нем оставалось еще немного патронов) и понесли в село. Там таких как я набралось около двух десятков. Накормили хорошо. Лежачих утром оставили, а мы, «ходячие», пошли в Сталиндорфф. Долго шли, километров 7, да еще грязь.
Недалеко от школы, в центре села в бывшем госпитале немцев, какой-то раненый офицер собрал нас «до кучи» в один из уцелевших домов. Питались вареной пшеницей с сожженного немцами элеватора. Перевязок не было несколько дней. Рука опухла, даже появилась какая-то зелень. Только где-то на 5-е или 6-е сутки пришел медсанбат. Врачи с вещмешками, в обрезанных шинелях и только одна навьюченная лошадь. Сразу же начали делать операции без наркоза. Привязывали к столу и крепко держали, чтобы не шевелились. Мне рассекли кожу на вздутом бугре на руке, вытащили осколок с затянутыми кусочками гимнастерки и белья. Все покрыто зеленоватой плесенью. Прочистили канал бинтом и завязали. Отвязали. От боли я бегал целую ночь, пока успокоился. Сначала лечился в эвакогоспитале (школа), на 6-й Чечеловке города Днепропетровска, затем Дружковка Донецкой области и 3 месяца в Тбилиси. В столице Грузии выписали во взвод выздоравливающих (рука еще слабо функционировала) и отобрали в группу в школу санинструкторов. В первых числах сентября присвоили звание старшины медслужбы, и весь выпуск повезли на фронт.
Ранним утром 9 декабря 1944 г., мы пошли в атаку на разбитые проволочные заграждения к немецким траншеям. Некоторых наших приходилось «выгонять» перед атакой из окопов. Война завершалась, и хотелось остаться в живых. По мере передвижения вместе с санитарами перевязывал раненых. Когда до траншеи врага оставалось немного, я со всеми устремился на немцев, стреляя из автомата. Рядом разорвалась мина или снаряд – не помню, осколок прошел через плечо правой руки. Помню, что пальцы почему-то еще нажимали на курок автомата, хотя их уже и не чувствовал. Пробежал еще несколько шагов. Перед самой траншеей, меня развернуло на 90 градусов, я упал, изо рта пошла кровь. Кто-то взвалил меня на плечи и понес. Я потерял сознание. Это было сквозное пулевое ранение груди, возле сердца…
Очнулся в медсанроте. Перевязанный, забинтованный, руки и ноги не двигаются. Начал поступать в грудь воздух. Рядом стоит командир части подполковник и молодой офицер. Спросил, могу ли я говорить, и велел лейтенанту заполнить наградной лист на орден «Отечественной войны» II степени за оказание помощи раненым и вынос бойцов с поля боя. А кто вынес меня с поля боя, я так и не узнал.
Завершались победные сражения с немецкими фашистами. А нашу часть отправили на Дальний Восток.
Впереди у меня была еще одна война, с японскими милитаристами. Бойцы рассказывали, что японские пули добрее немецких: или пронизывают насквозь, не вызывая загноения ран, или бьют наповал.
Художник: Валяев Дмитрий Владимирович