Владимир Филиппович Шумейко – первый председатель Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации (1994 – 1996), один из ближайших сподвижников первого президента России Б.Н.Ельцина.
Родился 10 февраля 1945 года в Ростове-на-Дону, родители – из донских казаков, отец – полковник.
Доктор экономических наук, кандидат технических наук.
22 года проработал на Краснодарском заводе электроизмерительных прибров (ЗИП), поднявшись по карьерной лестнице от слесаря-сборщика до генерального директора.
С 1990 по 1996 годы – народный депутат Верховного Совета РСФСР, первый заместитель председателя Верховного Совета РФ, первый заместитель председателя правительства РФ, председатель Совета Федерации Федерального Собрания РФ, член Совета безопасности РФ.
После ухода из большой политики возглавлял общественное движение «Реформы – новый курс», был председателем совета директоров ряда крупных коммерческих структур, профессором Пограничной академии ФСБ России, руководителем представительства Калининградской области в Москве.
Автор учебников и циклов лекций по российскому федерализму, а также – книг «Байки из коридоров власти», «Застолье у мангала», «Частушки в танках» и других.
В настоящее время ведет уединенный образ жизни, постоянно проживает на подмосковной даче с женой Галиной. У Владимира Филипповича – две дочери и трое внуков. Все свое время он посвящает семье: «Хватит всем остальным заниматься».
В феврале 2025 года В.Ф. Шумейко исполняется 80 лет. Столь внушительная цифра располагает к обстоятельному разговору о прожитом и пережитом. И Владимир Филиппович, ознакомившись с предложенной концепцией интервью – говорить о вещах не столько государственной, сколько общечеловеческой значимости — согласился встретиться.
Предлагаем первую часть интервью, проведенного журналистом Петром Ищенко.
«Служим мы не за награды?..»
— Владимир Филиппович, позвольте начать с, пожалуй, не совсем корректного вопроса. В прошлом году незадолго до нашей с вами встречи было присвоено звание Героя Труда лидеру компартии Зюганову – в связи с его 80-летним юбилеем. Ранее труд главного коммуниста страны был отмечен орденами «За заслуги перед Отечеством», Александра Невского, Почета и другими наградами. Вы — практически ровесник Геннадия Андреевича, 80 лет вам исполняется в феврале этого года. И список ваших наград, уж извините, куда скромнее: Почетная грамота и благодарность Президента России, орден «Содружество» — награда Межпарламентской ассамблеи СНГ — и орден «За заслуги перед Калининградской областью». Не задевает вас такое сопоставление? Или – «служим мы не за награды»?..
— Сразу скажу, что у меня нет никакой зависти – если вы об этом — к наградам Геннадия Андреевича. Считаю, что он заслуженно получил высший знак трудового отличия. Он — профессиональный политик (кстати, себя я не считаю профессиональным политиком). И любое награждение такого рода – это проявление государственной политики. Если президент присваивает звание Героя Труда – а Путину я верю и безмерно его уважаю, значит, Геннадий Андреевич действительно внес соответствующий этой награде вклад в государственное строительство.
Мало того, я лично неплохо знаю Геннадия Андреевича. И уважаю — даже за один только поступок. Когда в 1996 году проходили вторые выборы президента, кандидат Ельцин и кандидат Зюганов набрали примерно одинаковое количество голосов. Наступило напряжение на самом финише, очень серьезное было напряжение. И я сам лично разговаривал с Геннадием Андреевичем в связи с этим. К тому времени я уже ушел из большой политики, но активно участвовал в избирательной кампании Бориса Николаевича (за что меня президент и наградил упомянутой вами грамотой). Встретились мы с Зюгановым во французском посольстве, на каком-то приеме. Отошли в сторонку и поговорили — откровенно, по-мужски. Друг друга поняли. После разговора позвонил президенту — у меня был прямой телефон, попросил о встрече. «Приезжайте». Рассказываю, а Ельцин улыбается: «Да ваш разговор три спецслужбы записали – две французские и одна наша, и все три пленки у меня»… Не знаю, было ли так на самом деле, или президент столь своеобразно пошутил, но это я к тому, что Зюганов мудро поступил, отказавшись от продолжения борьбы за президентский пост. Тем самым он фактически спас страну от гражданской войны. За это ему можно хоть три Героя Труда дать.
Что касается наград вообще, я, как убежденный православный христианин, абсолютно верю, что награды не на земле нам нужны. Открываешь Евангелие от Матфея, там написано: «Не собирай сокровищ на земле, там моль и ржа их портят, и воры подкапывают и крадут. Собирай сокровища на небе – там ни моли нет, ни ржавчины, и воры не подкапывают и не крадут». То есть все награды там, на небесах.
Всю жизнь я этому и следую, и к наградам на земле не стремлюсь. Помнится, у меня юбилей был в 95-м году. Ельцин меня позвал: «Владимир Филиппович, а какой вам орден на 50 лет хотелось бы?». Я отвечаю: «Да никакой, Борис Николаевич». – «Как?!.» – «Да за что награждать?.. В стране тяжелейшая ситуация».
И президент насупился, обиделся даже. Может, я и наивно, неправильно поступил – он же из лучших побуждений, да и практика такая была. Чтобы смягчить ситуацию, говорю: «Борис Николаевич, вот придете ко мне на день рождения, это и будет для меня лучшей наградой». Подумал, говорит: «Приду. Но ненадолго – часов до 11». Только в полчетвертого утра мы его проводили. Он так веселился!.. Абдулатипов (заместитель председателя Совета Федерации. – П.И.) подарил мне папаху и бурку. Папаху надели на Ельцина, на меня бурку – так и сфотографировались… Ну где вы еще увидите его таким счастливым?!. В общем, лучшей награды мне и не нужно было.

Вот часы у меня на руке, Ролекс. В 90-е годы это была очень дорогая вещь. Я ношу их с 95-го года, не снимая. Кстати, очень надежные, я в них и купался… Это подарок, который для меня дороже любого ордена. Война в Карабахе, начались жертвы. Войну надо было останавливать. Я — председатель Межпарламентской ассамблеи государств – участников СНГ, организуем встречу представителей Армении и Азербайджана. Говорю: мы ничего не сделаем, если не позовем представителей Карабаха – ведь они же воюют. В конце концов не без труда, но убедил армянскую и азербайджанскую стороны. По сложности, эмоциональному напряжению у меня больше не было такой встречи, как эта — в Киргизии, по предложению ее президента, на нейтральной, так сказать, территории. Составили протокол, его подписали все стороны. И 15 лет, до последних событий в Нагорном Карабахе, там никто не стрелял. Потому что договорились, договорились по-мужски…
В 95-м, кажется, году я приезжаю с официальным визитом в Аргентину. На каком-то мероприятии ко мне подошли и попросили встретиться с армянской диаспорой – мол, очень хотим поговорить. План визита был очень плотным, но я все же нашел возможность. Армян я знал давно и хорошо, в Краснодарском крае их проживает много, и у меня есть друзья-армяне. Прихожу. Оказывается, они собрались, чтобы меня почествовать за карабахский протокол. Часы эти дарят и говорят: вот только просим, по-человечески, носите. Пообещал, и вот с тех пор не снимаю. Хотя и было много разговоров: как так, председатель Совета Федерации, такие дорогие часы позволяет себе носить.
— И вы на фото их никогда не ретушировали, как некоторые сейчас делают?
— Мне скоро уже отчитываться «там»… Не надо ничего ретушировать. Никакая ретушь не изменит ни твоей сущности, ни людского к тебе отношения. Господь видит каждый твой шаг. Главное, быть честным перед ним и перед собой. И если мне есть чего стыдиться в моей жизни, то точно не Ролекса. Для меня эти часы – никакой не «борзой щенок», не взятка (за что, собственно?..), а символ человеческой благодарности, который я с благодарностью же и принял.
Подобно тому, как принял совсем уж незамысловатый подарок в связи с недавним 80-летием своего родного предприятия — Краснодарского завода электроизмерительных приборов (правда, от него сейчас рожки да ножки остались, а когда-то 13 тысяч человек работало). Мне позвонили, поздравили, а потом прислали кружку с символикой завода. Невелик подарок, и не награда вовсе, но что может быть приятнее того, что тебя помнят и до сих пор говорят «спасибо». И хочу, чтобы знала Наталья Пивоварова, начальник цеха в бытность мою генеральным директором, с которой мы переписываемся, знали все коллеги-заводчане: как был я зиповцем, так в душе им и остался…
Чем действительно горжусь – так это боевыми наградами отца, Филиппа Никитовича, закончившего войну майором, начальником разведки артиллерийской бригады, впоследствии – командиром ракетной бригады, полковником. Его ордена – Отечественной войны, Красной Звезды и Александра Невского – я оформил в рамки и повесил на стену кабинета, рядом с его портретом.
— Если не награды, не какие-то иные знаки отличия стимулировали ваше движение вперед и вверх, ваши карьерные устремления, то — что же?..
— Стремление быть полезным – семье, заводу, стране. Быть лучшим — во всем: в учебе, в армейской службе, в работе, добиваться даже невозможного. Первой моей наградой, которую вы, к слову, не упомянули, была серебряная медаль об окончании средней школы. И я — единственный из трех одиннадцатых классов нашей школы, которая была при заводе и готовила одновременно рабочих для производства, кто получил второй разряд слесаря-сборщика, все остальные – первый, начальный.
Вторым серьезным своим достижением считаю назначение меня, солдата-срочника, инструктором политотдела спецчастей Потсдамского гарнизона (это в тогдашней Группе советских войск в Германии) по делам молодежи и комсомольцев. У меня – 7 тысяч комсомольцев, 33 воинские части, отдельный кабинет, телефон. И это всего лишь через полтора года срочной службы!..

В армию я пошел после первого курса института, и сделал это добровольно – вполне мог бы избежать службы из-за положенной отсрочки, и потому, что крайвоенком был фронтовым товарищем отца – один только звонок… Но – отец офицер, старший брат служит, как я мог поступить иначе.
Направили меня на танкоремонтный завод в ГСВГ – полученная специальность слесаря-сборщика, очевидно, сказалась. Работа тяжелейшая. Цех наш, секретарем комсомольской организации которого меня через несколько месяцев избрали, числился в отстающих. И вот на отчетно-выборное комсомольское собрание части приезжают командир полка, начальник политотдела, другие руководители. Как и следовало ожидать, цеху досталось по первое число. В конце собрания, а на нем присутствуют полторы тысячи человек, я прошу слова, и в абсолютной тишине выхожу за трибуну. В списках выступающих меня не было, да и не собирался я выступать, просто обидно за наших ребят стало. Обращаясь к командиру части полковнику Саранчуку, говорю: «Вот вы, Дмитрий Сергеевич, ругаете наш цех, а кто назначил начальником цеха майора такого-то?!. Он очень хороший человек, но — не производственник, преподавателем был, ему очень тяжело». Потом поворачиваюсь к зампотеху полка: «Товарищ подполковник, вы такой начищенный, красивый, но мы вас ни разу в цехе не видели. А у нас с техническим оснащением беда: электрические гайковерты горят, пневма не срабатывает, траки скоро разбирать некому будет – лучший специалист-сверхсрочник увольняется». Ну и дальше в том же духе. Закончил так: если нам поможете, мы сразу же пойдем вверх, и план будем выполнять на 100 с лишним процентов… Кажется, больше никогда в жизни я не слышал после своих выступлений таких аплодисментов, как в тот раз. А я с замиранием сердца шел к своему месту и думал: наградят или накажут – что это рядовой-срочник себе позволяет?.. Наградили — той самой должностью инструктора политотдела.
И это событие, полагаю, во многом предопределило мой дальнейший жизненный путь, дало импульс к построению карьеры: сначала производственной, а затем и политической, государственной. В том числе потому, что именно тогда понял: я могу, у меня получается говорить с людьми, даже если их много, добиваться словом, прямым общением нужных целей. И на всю жизнь слово стало для меня надежным инструментом для решения самых разных профессиональных задач. Да и личных тоже. В политотделе на одном этаже с моим кабинетом находился кабинет секретаря военной прокуратуры – студентки-заочницы по имени Галина. Думаю, я обратил на себя ее внимание не в последнюю очередь своими вдохновенными рассказами и разговорами. И вот уже 57 лет она – моя жена.

«С людьми надо разговаривать, а не бегать от них»
— Да, такое ваше свойство, как умение находить нужные слова в самой сложной ситуации, способность вести любой разговор, от серьезного до шутливого, отмечают все – и друзья ваши, и недруги. Только знак перед этим качеством ставят разный: первые – плюс, а вторые, разумеется, минус: мол, балабол, пустозвон…
— Меня никогда не возвышало в собственных глазах мнение первых – я достаточно самоироничен, как и не задевало мнение вторых – собака лает, а караван… знает, что ему делать. Воспринимал и воспринимаю свое некоторое владение словом, умение держаться на публике и как дар свыше – кому-то одно дается, а мне вот досталось это, и как приобретенное в процессе постоянного общения с людьми, на протяжении многих десятилетий. Об армейском опыте публичного выступления я только что сказал – тогда, правда, сердце у меня уходило в пятки: от новизны ситуации, громадного количества людей, осознания того, что нарушаю писаные и неписаные правила субординации — рядовой не может критиковать полковника (хотя и позже чинопочитание не стало моей сильной – или слабой? – стороной). Дальше было проще.
К тому времени, когда стал главным инженером завода, уже выработал нехитрые приемы коммуникации, которые позволяли находить общий язык даже с женщинами, которых на заводе было две трети. Помнится, завал с планом, нужна третья смена. Захожу в цех, а там 800 женщин работают: «Девочки, надо на третью смену остаться». После этого нужно замолчать и дать им выплеснуть эмоции, выговориться: они тебе популярно все расскажут — и про партию, и про правительство, и про руководство завода. Надо спокойно все выслушать и только кивать головой, поддакивать. А потом опять, спокойно: «Девочки, надо». Одна кричит: «Я с вашими сменами мужа уже неделю не вижу!..». «Ну что мы, изверги, — отвечаю. — Называй адрес, я сейчас машину пошлю, привезут его, и смотрите друг на друга сколько хотите!..». Хохот, и все пошли работать.

Значительно позже – кажется, в 93-м, когда был первым вице-премьером — приехал я в Кудымкар, центр Коми-Пермяцкого округа. Обстановка жутчайшая – экономическая, социальная, народ недоволен. Пока с начальством разговариваем, собралась огромная толпа на площади, в основном женщины, кричат недовольно. «Давайте мы вас выведем черным ходом, там машина ждет», — предлагают мне. «Ребята, у вас совесть есть? – отвечаю. — Вас же они избирали». Выходим, сразу — тишина. И я пошел вперед, раздвигая людей, – благо, сила есть. Остановился посреди толпы. Напротив меня, на счастье, оказалась женщина лет сорока с небольшим – симпатичная, глаза зеленые. Я взял ее за плечи, в глаза эти посмотрел и говорю: «Господи, какая же ты красивая, глаза бездонные… Остаться бы здесь навсегда!». И все, произошла разрядка ситуации, и стали мы разговаривать нормально, и сообща нашли решение некоторых проблем. Потом мне местные руководители говорили: умеете же вы с людьми разговаривать.
— Это ваше умение было направлено только сверху вниз, или…
— «Или» — тоже. Со стороны, конечно, виднее, но и в самом деле никогда не замечал за собой потери дара речи, косноязычия в общении с выше меня стоящими.
— Даже с президентом Ельциным, который славился жестким характером?
— Характер у Бориса Николаевича действительно был жестким, но несправедливым человеком назвать его не могу. И он ценил в людях готовность отстаивать свою точку зрения, способность не лезть за словом в карман.
Один раз, уже на финише моего председательства в Совете Федерации, президент стал рассерженно выговаривать мне из-за жалоб, которые ему на меня сыпались, – дескать, Шумейко много на себя берет, не делает так, как его просят. На что я ответил: «Сегодня в России есть только два человека, мнение которых мне важно, и я делаю только то, что они считают нужным». – «И кто же это?». — «Вы и я». Президент улыбнулся, вопрос был снят… Во мне, по сути, одновременно сработало и знание того, что Ельцин становился все более восприимчив к лести, и, в большей гораздо степени, – желание таким вот незамысловатым образом отстоять самостоятельность, независимость возглавляемого мной органа государственной власти.
Позже, когда уже ушел из большой политики, я приехал поздравить Бориса Николаевича с днем рождения. Он искренне обрадовался: «Как хорошо, что вы пришли. Садитесь, застолье поведете, а то здесь никто этого не может».
Борис Николаевич Ельцин и сам обладал пусть своеобразным, но несомненным чувством юмора. Первый официальный визит в качестве президента Российской Федерации он нанес в Италию, а я был включен в состав делегации как зампредседателя Верховного Совета РСФСР. Заблудившись в шикарных залах Квиринальского дворца, я не попал вовремя в зал официальных переговоров президентов России и Италии, и они начались без меня. Некоторое время я шел за группой из супруг президентов и послов России и Италии, которым проводили экскурсию по дворцу, — в надежде, что выйду к залу заседаний. Неожиданно увидел на мраморном полу довольно массивный золотой браслет, явно женский. Даже на расстоянии смог определить, что браслет, скорее всего, — из гарнитура украшений супруги итальянского посла. Я привлек жестами ее внимание, и протянул на ладони находку. Благодарностям не было конца.
Но тут меня разыскал представитель принимающей стороны и провел в зал, где уже минут десять шли переговоры. Президент бросил на меня испепеляющий взгляд, а когда официальная часть закончилась, и обе делегации, включая высокопоставленных супруг, собрались в холле, начал при всех выговаривать мне за опоздание. Вдруг раздался голос очаровательной супруги итальянского посла в России: она стала объяснять Борису Николаевичу, что если бы я не нашел оброненный ею золотой браслет, она лишилась бы очень ценной фамильной драгоценности. Ельцин посветлел лицом и сказал Андрею Козыреву, нашему министру иностранных дел: «Запишите это Шумейко как дипломатический подвиг!». Все засмеялись, а президент, выдержав почти театральную паузу, добавил: «Нет, запишите как два подвига – он не только нашел, но еще и отдал»… Мое расположение к президенту, только что изрядно пошатнувшееся из-за публичной выволочки, вернулось на прежнее место, и с тех пор его не покидает. Человеку, обладающему отменным чувством юмора, я могу простить почти все.
К слову, первый президент России, как и я, родился в феврале, по знаку Зодиака тоже Водолей. Может, поэтому мы понимали друг друга с полуслова. И когда я, как председатель Совета Федерации, приходил к нему на плановую встречу, мы минут 10 — 15 посвящали делам – этого было достаточно, так как у нас было одинаковое понимание того, что происходит и что нужно делать, а в оставшееся время говорили, что называется, «за жизнь».
Это была первая часть интервью с Владимиром Шумейко, первым Председателем Совета Федерации Федерального Собрания РФ в 90-е годы.
Продолжение откровенного рассказа известного чиновника из высшего эшелона власти страны читайте на нашем сайте
5 февраля.